ИНТЕРВЬЮ С ДЖОРДЖЕМ МЭЙНОМ

(ЯНВАРЬ 2004)       

 

Расскажите немного о себе, где Вы родились, как стали военным моряком?

 

Я родился в Шотландии в 1927 году и получил образование в Эдинбурге. В начале войны нас эвакуировали в городок Купар. Когда обстановка стала получше, я вернулся домой и окончил школу, затем поступил в морской колледж, получил квалификацию и поступил на работу в компанию «Хендерсон Лайн» в Глазго. В мирное время она действовала на линиях между Соединенным Королевством и Бирмой, но из-за военных действий стала работать где придется. В мое первое плавание я ушел кадетом на судне «Ocean Viceroy» американской постройки, на которое поступил в Глазго, затем мы отправились в Ливерпуль, а потом, в составе конвоя, - во Фритаун. Из Фритауна мы в одиночку дошли до Буэнос-Айреса,  добравшись до цели вполне успешно, но после того, как мы покинули конвой, некоторые суда (например «Hensada») были торпедированы.

 

Для второго плавания мы загрузились в Ливерпуле и Глазго, а затем ушли в Лох-Ю в Шотландии с тем, чтобы присоединиться к конвою. Мне тогда было 16 лет. Мы отплыли в Россию, и больше никогда на протяжении моей морской карьеры я не видел такой погоды. В канун Рождества мы шли в составе конвоя, и мой вахтенный пост сигнальщика был на мостике. Флажки замерзли, и нам приходилось использовать сигнальный фонарь.

 

Наш кок старался приготовить рождественский ужин, и у него в плите загорелись индейки и цыплята. Огонь стал вырываться из камбузной трубы, и капитан МакФадиан отправил меня на камбуз, сказав: «Скажи коку, чтобы он притушил огонь, а то нас видит вся Норвегия.» Я спустился вниз. Пол камбуза был залит забортной водой на три дюйма, прямо за дверью там был титан с кипятком... Кок выплеснул полное ведро кипящей воды в огонь, пламя вырвалось из плиты, и прожгло на нем всю одежду до кожи. На мне были парка, балаклава, перчатки, кожаные башмаки – я был одет по погоде (было около -20), и мне обожгло только лицо. У кока хватило сообразительности развернуть меня и вытолкнуть на свежий воздух, затем он вслед за мной выбрался на ледяной ветер. Я отвел его на медицинский пункт, растер мазью от ожогов, но ее было явно недостаточно. Затем я отвел его в кубрик, который был по соседству с моим, Не помню, что случилось сразу за этим, но я, по-видимому, по меньшей мере, на 2-3 дня выбыл из строя. Мне приказали не волноваться и присматривать за коком: больше людей для этого не было.

 

В день, когда вручают рождественские подарки, нас атаковал немецкий  тяжелый крейсер Scharnhorst. Около 10 часов утра он начал обстрел со стороны левого борта. До этого я ни разу не слышал шума пролетающих снарядов. Они издают звук, похожий на б-р-р-р-р... Что-то, похожее на грохот. До этого мне приходилось слышать свист бомб пикирующего бомбардировщика, но ни разу – рева снарядов, а их было много. Бой продолжался весь день, его финальная часть происходила справа по борту.  Scharnhorst продолжал вести огонь, но не думаю, что он целился в нас – он просто оборонялся, но эта задача была ему не по силам. У нас в эскорте было 32 эсминца, затем к ним присоединились Duke of York, Belfast и Glasgow (первый из них – линкор, остальные два – крейсера. Glasgow в этом бою не участвовал – ВК)). У них был прекрасно работающий радар, у немцев он толком не действовал, вероятно, все, что у них было – это радиопеленгатор. Как они (немцы – ВК) вели бой, я не знаю. В конце концов, Scharnhorst был потоплен.

 

Мы проследовали в Мурманск, к этому времени я уже был в строю. [Это происшествие] было самым тяжелым испытанием в моей жизни. Между прочим, еще до боя с «Шарнхорстом» и происшествия с ожогом меня отрядили стрелять из Эрликона – 20-мм зенитной пушки, которых у нас было шесть. Я стрелял из пушки, расположенной на правой стороне мостика. Мне было всего 16 лет, и артиллерист из меня был никакой. Но в воздухе в светлое время дня (между 10 утра и 2 часами дня) были немецкие бомбардировщики, которые постоянно атаковали конвой. Нам повезло, что мы шли в колонне, ближайшей к норвежскому побережью: самолеты проскакивали над нами. Всего в конвое было семь колонн, так что они не атаковали нас – доставалось остальным. Видимость была никудышной, погода – чудовищной...

 

У Эрликона два магазина, в каждом по 60 снарядов: трассирующие, бронебойные и разрывные – в таком порядке мы их укладывали. Рядом был ящик со стальной крышкой, один магазин был заряжен в Эрликон, другой находился в ящике под рукой. Лично у меня на то, чтобы выпустить весь магазин, уходило три с половиной секунды. После этого его нужно было менять. Однажды во время стрельбы один снаряд заклинил другой,  и я страшно запаниковал... У нас на корабле был сержант морской пехоты, который командовал строевой командой из 24 человек. Он вел огонь из 4.7-дюймового многоцелевого кормового орудия, над которым располагалась одна 12-тифунтовка, вторая из них была на баке. Короче, он был на корме. Я спустился на полуют, затем вскарабкался по лестнице. Взрывная волна снаряда 4.7-миллиметровки ударила меня в лицо, и я чуть не свалился с лестницы! Я рассказал ему, что случилось, он дал мне пощечину и сказал: «Заткнись!», затем отвел меня обратно к Эрликону, устранил неисправность и сказал: «Заряжай и веди огонь!» Я сказал: «Есть!» и так приобрел мой единственный  в жизни артиллерийский опыт.

 

Мы провели в Мурманске довольно много времени – примерно с 29 декабря 1943 года по 3 февраля 1944 года. Было очень холодно, мы не могли уйти из порта, так как у выхода из него дежурили немецкие подводные лодки… Они, кажется, особенно не беспокоились о том, было судно загружено или нет, но, разумеется, груженый транспорт был для них более привлекательной целью. Нам пришлось ждать, пока не пришло сообщение о том, что путь открыт. Каждый день в светлое время суток нас бомбили высотные бомбардировщики Ю-88.

 

Страшно было?

 

Да, было страшно. Но наихудшим в той ситуации было то, что делали американцы. Если выстрелить в американца, он откроет огонь изо всего, что только возможно. Просто как в вестерне! Стрелять по Ю-88 из Эрликона бессмысленно: все равно не достанешь... Но янки палили из всех видов оружия , включая 9-миллиметровые пистолеты. Это было паникерство - много шума, который вовсе не отпугивал немцев.

 

В конце концов, мы добрались до Pentland Firth (акватория между Оркнейскими островами и Шотландией). К сожалению, вместо того, чтобы отправить к западному побережью, нас повели к восточному, где действовали немецкие скоростные торпедные катера. Они достигали скорости около 40 узлов, едва касаясь воды. Немцы были мастерами в изготовлении техники. В нас они, правда, ни разу не попали. Мы дошли до места под названием Хартлпул, и на этом мой единственный поход в составе русского конвоя завершился.

 

А Вы сами сбивали Штуки?

 

Нет, не думаю (Джордж смеется – ВК).

 

Пожалуйста, расскажите о Ваших чувствах по отношению к немцам в начале войны. Было у Вас только желание защитить свою страну от врага, или какие-то идеологические антинацистские чувства?

 

Гитлер захватил всю Европу, и мы его ненавидели. У меня был также опыт общения с немецкими евреями. Немцы убивали евреев, и некоторым из их детей удалось бежать из Германии. Мы были немилосердны по отношению к ним – знаете, дети вообще жестоки по отношению друг к другу. Мы дразнили их кличками «Фриц» и «Гунн». Они носили чулки с кисточками – все как в Германии. Я учился в частной школе в Эдинбурге в 1940-41 годах. В городе жили евреи, у них была синагога, и они заботились об этих детях-беженцах. Не думаю, что они снова увидели своих родителей... Из-за этого у меня не было никакой симпатии к немцам: они жестоко обращались с детьми того же возраста, что и мы.

 

Вы помните Битву за Британию и бомбежки?

 

Да, и эдинбургские дети были эвакуированы, но потом мы вернулись. Немцы тогда пытались разбомбить мост Форт и нарушить коммуникации (между городом и остальной частью страны – ВК).

 

Вы видели, как люди погибают под немецкими бомбами?

 

Нет, потому что у нас были бомбоубежища...

 

В начале войны немецкие моряки вели себя так же, как Королевский Флот - по-джентельменски. Если они топили судно, то подбирали парней и передавали их на суда для военнопленных. Потом они начали расстреливать спасшихся. Недалеко от Фритауна они потопили судно “The Empress of Canada” и оставили спасшихся там, где море кишело акулами. Это была одна из самых страшных трагедий, о которой я когда-либо слышал. Я плавал с человеком, который оказался одним из немногих уцелевших. Он не сошел с ума, но так никогда и не оправился от пережитого потрясения...

 

Пожалуйста, расскажите по-подробнее, что вы думали о России до войны, затем в период действия пакта о ненападении между Гитлером и Сталиным и после немецкого вторжения в СССР? Как Ваши чувства менялись во время войны?

 

Я ничего не знал о России до войны кроме того, что это была самая большая страна в мире – в три раза больше чем Америка. Я мало знаю о ней и сейчас. Пакт между Сталиным и Гитлером немедленно сделал Россию нашим врагом, поскольку нашим врагом была Германия!

 

А когда вы услышали о том, что Гитлер вторгся в Россию, что Вы почувствовали?

 

Это было самым лучшим для Британии из того, что могло произойти. Мы стали союзниками! Россия сопротивлялась, и то как они сражались в Сталинграде было замечательно...

 

Вы были в курсе событий на Восточном фронте?

 

Конечно. После войны я плавал в Финляндию, так там остались одни женщины – просто рай для моряка! Это была единственная страна, которая объявила войну России вместе с Гитлером (явная ошибка – ВК), и было видно, как много их мужчин погибло на фронте...

 

Какое впечатление у Вас оставил СССР во время посещения Мурманска? Встречались ли вы с русскими, и, если да, как прошли эти встречи?

 

Мурманск был разрушен до основания. Те, кто работал в порту были то ли дезертирами, то ли людьми, совершившими какие-то проступки: их водили строем под вооруженной охраной.

 

Я был на берегу пару раз, хотя делать там мне было нечего – я был тогда ребенком. Мы ходили в бар «Интурист», где после стояния в длинной очереди можно было купить водки и кофе. Вместе с этим давали свечу, так как в баре было темно! Мне не пришлось пообщаться с русскими: я был всего лишь кадетом и делал то, что мне говорили.

 

В Мурманске было плохо с едой. У нас на твиндеке был продовольственный склад, и мне с еще одним парнем приказали охранять его, чтобы предотвратить воровство. В то время, как судно было под разгрузкой, наши ребята и русские рабочие видели все это богатство, поэтому нам пришлось возводить что-то вроде баррикады (вокруг штабелей с продуктами – ВК), чтобы не дать кому-то стащить наши продукты...

 

 

Вы что-нибудь слышали о борделях для торговых моряков в Мурманске?

 

Нет, я ничего об этом не знал. Может быть, я был слишком молод, чтобы интересоваться этим. Там было совсем мало женщин, мы очень редко видели их, и было крайне трудно отличить мужчину от женщины, так как все были одеты одинаково...

 

Какими были бытовые условия на торговых судах по сравнению с военными кораблями, скажем, с эсминцами? Было ли у Вас получше?

 

Конечно, в смысле комфорта намного лучше. У них (военых моряков – ВК) условия были тяжелейшими! Наш мостик был в 50 футах над водой, а на эсминцах – всего в 12. Их все время захлестывала вода, они мерзли и мокли... И потом, они никуда не могли уйти с военных кораблей. А если бы мне не нравилось на судне, я мог бы уйти, не так ли?

 

Но в этом случае Вас бы забрали в армию...

 

Конечно, и отправили бы в Североафриканские пустыни (Джордж смеется – ВК).

 

[После Арктики] мы приняли участие в первом конвое в Рангун – везли пшеницу из Воллару (Южная Австралия – ВК). Японцы тогда еще были в окрестностях [Рангуна], но, верите или нет, в Бенгальском заливе были немецкие подводные лодки, и там находилась так называемая “U-boat Alley”.

 

Вас атаковали подводные лодки?

 

Мы все время были под угрозой их атак.

 

Атаковала ли Вас японская авиация?

 

Да. У нашего судна был систершип под названием “Sagain”. Его потопили бомбардировщики прямо у причала в гавани Тринкомали. Я в то время служил на госпитальном судне “Amarapoora”, и мы занимались перевозкой раненых.

 

Какой день войны Вам запомнился больше всего?

 

Бой с крейсером Scharnhorst. Этого я никогда не забуду – я видел бои, но тот бой был особенным.

 

Полагаю, Вы читали книги “The Cruel Sea” (Жестокое Море)  и “HMS Ulysses” (Корабль Его Величества Улисс). Понравились ли они Вам? Насколько они реалистичны?

 

Я читал “The Cruel Sea” Николаса Монсаррата и «Улисса»… Описание погоды в «Улиссе» было реалистичным...

 

Я вижу еще одну книгу Монсаррата у Вас на книжной полке...

 

О да (Джордж улыбается – ВК). Книга «The Cruel Sea» очень реалистична. Никто не верит тому, что он написал про океан, но я скажу Вам – у мыса Нордкап погода была именно такой! Нам, в принципе, так сказали: «Если упадете за борт, можете не беспокоиться – искать вас не будут. У вас останется три с половиной минуты...»

 

Была ли оправдана атака на подводную лодку, когда в воде оставались моряки с торпедированного транспорта?

 

Очень тяжелый момент, но могли предпочесть атаку на подводную лодку. Капитан выполнял приказ. Он вел бой с противником...

 

      Все так, но в воде могли оказаться и Вы... Встречали ли Вы бывших врагов или союзников после войны? Если да, то в какой атмосфере прошли эти встречи?

 

Да, я ходил в Гамбург вскоре после войны. Он был опустошен. За пять сигарет можно было купить все, что угодно. Второй помощник учил меня жизни – он был постарше (Джордж смеется – ВК). У нас были пропуска на берег, и он повел меня в отель «Атлантик». Это было шикарное место типа «Шератона». Великолепный отель, по две большие кровати на спальню... И за пять сигарет можно было купить бутылку лучшего французского шампанского! А у девушек – молоденьких красивых голубоглазых немецких блондинок – из еды был только отвратительный ржаной хлеб и ничего больше...

 

Я переехал в Западную Австралию из Квинсленда, чтобы работать во фримантлском порту. У меня были прямые контакты с капитанами всех иностранных судов, приходящих в порт, в том числе, и с русскими.

 

А Вы говорили им, что бывали в России во время войны?

 

Вероятно, но я не помню (Джордж смеется – ВК).

 

…Я плавал в Эстонию, Латвию и Литву после войны – возможно, в начале 1950-х, - первым помощником капитана, и нашим грузом были лесоматериалы. Я учился лесоперевозкам – это непростая работа, так как возникает проблема остойчивости. Дерево плавает, но для судна это плохо. Мы довольно часто сходили на берег, и я близко познакомился с одним латышским парнем, который был суперкарго в порту. Он увлекался коллекционированием марок, и я отдал ему все марки, которые смог найти, и пару журналов. Думаю, что им не разрешалось брать те журналы... У нас [в порту] забрали даже радиоприемники! Это были времена Холодной Войны. Меня это особенно не волновало, но они отключили даже судовую радиостанцию. Вообще у нас забрали все журналы, чтобы мы не могли никому их передать, но я припрятал парочку для того парня...

 

Плавание в балтийских водах и Финском заливе было изумительным, особенно зимой. Вода черная, острова и деревья белые от снега! Чудесно, действительно, очень красиво...

 

Пожалуйста, скажите о войне то, что Вам хотелось бы сказать.

 

Война была страшно долгой. В конце концов, любая война бессмысленна, потому что страдают не те, кто заслужил это. Может быть, война хороша для политиков, но в ней нет ничего хорошего для простого парня с улицы. Страшно много людей погибло, и я потерял многих из тех, кого знал. Я рад, что мы победили. Мне жалко нецев, потому что их одурачили, и ими руководили дурные люди. Я чувствую огромную симпатию к потерявшим все жителям Лондона, Ковентри, Ливерпуля... Теперь я живу в лучшей в мире стране и мне не на что жаловаться, и я радуюсь тому, что мы свободны.

 

Возврат к содержанию